Robert Creeley - All the Way

Dance a little,
don’t worry.
There’s all the way
till tomorrow
from today
and yesterday
Simple directions, direction,
to follow.

Wallace Stevens - Thirteen Ways of Looking at a Blackbird

I
Among twenty snowy mountains, 
The only moving thing 
Was the eye of the blackbird. 

II
I was of three minds, 
Like a tree 
In which there are three blackbirds. 

III
The blackbird whirled in the autumn winds. 
It was a small part of the pantomime. 

IV
A man and a woman 
Are one. 
A man and a woman and a blackbird 
Are one. 

V
I do not know which to prefer, 
The beauty of inflections 
Or the beauty of innuendoes, 
The blackbird whistling 
Or just after. 

VI
Icicles filled the long window 
With barbaric glass. 
The shadow of the blackbird 
Crossed it, to and fro. 
The mood 
Traced in the shadow 
An indecipherable cause. 

VII
O thin men of Haddam, 
Why do you imagine golden birds? 
Do you not see how the blackbird 
Walks around the feet 
Of the women about you? 

VIII
I know noble accents 
And lucid, inescapable rhythms; 
But I know, too, 
That the blackbird is involved 
In what I know. 

IX
When the blackbird flew out of sight, 
It marked the edge 
Of one of many circles. 

X
At the sight of blackbirds 
Flying in a green light, 
Even the bawds of euphony 
Would cry out sharply. 

XI
He rode over Connecticut 
In a glass coach. 
Once, a fear pierced him, 
In that he mistook 
The shadow of his equipage 
For blackbirds. 

XII
The river is moving. 
The blackbird must be flying. 

XIII
It was evening all afternoon. 
It was snowing 
And it was going to snow. 
The blackbird sat 
In the cedar-limbs.

Wallace Stevens - Disillusionment of Ten O'Clock

The houses are haunted
By white night-gowns.
None are green,
Or purple with green rings,
Or green with yellow rings,
Or yellow with blue rings.
None of them are strange,
With socks of lace
And beaded ceintures.
People are not going
To dream of baboons and periwinkles.
Only, here and there, an old sailor,
Drunk and asleep in his boots,
Catches Tigers
In red weather. 

W. B. Yeats - The Fisherman

Although I can see him still—
The freckled man who goes
To a gray place on a hill
In gray Connemara clothes
At dawn to cast his flies—
It's long since I began
To call up to the eyes
This wise and simple man. 
All day I'd looked in the face 
What I had hoped it would be 
To write for my own race 
And the reality: 
The living men that I hate, 
The dead man that I loved, 
The craven man in his seat, 
The insolent unreproved—
And no knave brought to book 
Who has won a drunken cheer—
The witty man and his joke 
Aimed at the commonest ear, 
The clever man who cries 
The catch cries of the clown, 
The beating down of the wise 
And great Art beaten down.

Maybe a twelve-month since
Suddenly I began,
In scorn of this audience,
Imagining a man,
And his sun-freckled face
And gray Connemara cloth,
Climbing up to a place
Where stone is dark with froth,
And the down turn of his wrist
When the flies drop in the stream—
A man who does not exist, 
A man who is but a dream; 
And cried, “Before I am old 
I shall have written him one 
Poem maybe as cold 
And passionate as the dawn.”

Борис Поплавский - Смерть детей

Розовеет закат над заснеженным миром. 
Возникает сиреневый голос луны. 
Над трамваем, в рогах электрической лиры 
Искра прыгает в воздухе тёмном зимы.

Высоко над домами, над башнями окон, 
Пролетает во сне серевеющий снег 
И пролив в переулок сиреневый локон 
Спит зима и во сне уступает весне.

Расцветает молчанья свинцовая роза — 
Сон людей и бессмысленный шёпот богов, 
Но над каменным сводом ночного мороза 
Слышен девичий шёпот легчайших шагов.

По небесному своду на розовых пятках 
Деловитые ангелы ходят в тиши, 
С ними дети играют в полуночи в прятки 
Или вешают звёзды на ёлку души.

На хвосте у медведицы звёздочка скачет. 
Дети сели на зайцев, за нею спешат, 
А проснувшись наутро безудержно плачут, 
На игрушки земные смотреть не хотят.

Рождество расцветает над лоном печали. 
Праздник, праздник, ты чей? — Я надзвёздный, чужой. 
Хором свечи в столовой в ответ зазвучали, 
Удивлённая девочка стала большой.

А когда над окном, над потушенной ёлкой, 
Зазвучал фиолетовый голос луны, 
Дети сами открыли окошко светёлки,
С подоконника медленно бросились в сны.

James Schuyler

This beauty that I see
—the sun going down
scours the entangled
and lightly henna
withies and the wind
whips them as it
would ship a cloud—
is passing so swiftly
into night. A moon,
full and flat, and stars
a freight train passing
passing it is the sea
and not a train. This
beauty that collects
dry leaves in pools
and pockets and goes
freezingly, just able
still to swiftly flow
it goes, it goes

James Schuyler - April

The morning sky is clouding up
and what is that tree,
dressed up in white? The fruit
tree, French pear. Sulphur-
yellow bees stud the forsythia
canes leaning down into the transfer
across the park. And trees in
skimpy flower bud suggest
the uses of paint thinner, so
fine the net they cast upon
the wind. Cross-pollination
is the order of the fragrant day.
That was yesterday: today is May,
not April and the magnolias
open their goblets up and
an unseen precipitation
fills them. A gray day in May.

Иосиф Бродский - Темза в Челси

I
Ноябрь. Светило, поднявшееся натощак,
замирает на банке соды в стекле аптеки.
Ветер находит преграду во всех вещах:
в трубах, в деревьях, в движущемся человеке.
Чайки бдят на оградах, что-то клюют жиды;
неколесный транспорт ползет по Темзе,
как по серой дороге, извивающейся без нужды.
Томас Мор взирает на правый берег с тем же
вожделением, что прежде, и напрягает мозг.
Тусклый взгляд из себя прочней, чем железный мост
принца Альберта; и, говоря по чести,
это лучший способ покинуть Челси.

II
Бесконечная улица, делая резкий крюк,
выбегает к реке, кончаясь железной стрелкой.
Тело сыплет шаги на землю из мятых брюк,
и деревья стоят, словно в очереди за мелкой
осетриной волн; это все, на что
Темза способна по части рыбы.
Местный дождь затмевает трубу Агриппы.
Человек, способный взглянуть на сто
лет вперед, узреет побуревший портик,
который вывеска "бар" не портит,
вереницу барж, ансамбль водосточных флейт,
автобус у галереи Тэйт.

III
Город Лондон прекрасен, особенно в дождь. Ни жесть
для него не преграда, ни кепка или корона.
Лишь у тех, кто зонты производит, есть
в этом климате шансы захвата трона.
Серым днем, когда вашей спины настичь
даже тень не в силах и на исходе деньги,
в городе, где, как ни темней кирпич,
молоко будет вечно белеть на сырой ступеньке,
можно, глядя в газету, столкнуться со
статьей о прохожем, попавшим под колесо;
и только найдя абзац о том, как скорбит родня,
с облегченьем подумать: это не про меня.

IV
Эти слова мне диктовала не
любовь и не Муза, но потерявший скорость
звука пытливый, бесцветный голос;
я отвечал, лежа лицом к стене.
"Как ты жил в эти годы?" -- "Как буква "г" в "ого".
"Опиши свои чувства". -- "Смущался дороговизне".
"Что ты любишь на свете сильнее всего?" --
"Реки и улицы -- длинные вещи жизни".
"Вспоминаешь о прошлом?" -- "Помню, была зима.
Я катался на санках, меня продуло".
"Ты боишься смерти?" -- "Нет, это та же тьма;
но, привыкнув к ней, не различишь в ней стула".

V
Воздух живет той жизнью, которой нам не дано
уразуметь -- живет своей голубою,
ветреной жизнью, начинаясь над головою
и нигде не кончаясь. Взглянув в окно,
видишь шпили и трубы, кровлю, ее свинец;
это -- начало большого сырого мира,
где мостовая, которая нас вскормила,
собой представляет его конец
преждевременный... Брезжит рассвет, проезжает почта.
Больше не во что верить, опричь того, что
покуда есть правый берег у Темзы, есть
левый берег у Темзы. Это -- благая весть.

VI
Город Лондон прекрасен, в нем всюду идут часы.
Сердце может только отстать от Большого Бена.
Темза катится к морю, разбухшая, точно вена,
и буксиры в Челси дерут басы.
Город Лондон прекрасен. Если не ввысь, то вширь
он раскинулся вниз по реке как нельзя безбрежней.
И когда в нем спишь, номера телефонов прежней
и бегущей жизни, слившись, дают цифирь
астрономической масти. И палец, вращая диск
зимней луны, обретает бесцветный писк
"занято"; и этот звук во много
раз неизбежней, чем голос Бога.